Обнаженное солнце - Страница 32

– Конечно, – ответил спейсер, – и результаты оказались интересными, хотя эксперимент дался мне нелегко. Теперь, когда все позади, я могу изложить вам свою теорию, которой я горжусь.

– Что же это за теория, сэр?

– Я пришёл к фундаментальному выводу, – торжественно провозгласил Квемот, – что культура Солярии аналогична культуре, существовавшей некогда на Земле.

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил Бейли с деланным интересом.

– Спарта – вот где объяснение, – торжествующе вскричал социолог. – Вы когда-нибудь слышали о Спарте?

Когда-то в юности Бейли интересовался историей своей планеты. Многие земляне любили читать о героическом прошлом Земли, когда кроме неё не существовало других обитаемых планет и земляне считали себя властелинами Вселенной.

– Да, сэр, конечно, но я не совсем ещё улавливаю вашу мысль.

– Так вот, Спарта была населена относительно небольшим количеством спартанцев, единственно полноправных граждан. В Спарте жило ещё некоторое количество второсортных граждан – периэков – и, наконец, множество рабов-илотов. На каждого спартанца приходилось около двадцати илотов. При этом не забывайте, что илоты были человеческими существами с какими-то мыслями и чувствами. Для того чтобы предотвратить восстания значительно превосходящих их по количеству рабов, спартанцы специализировались в военном деле и стали первоклассными солдатами. Но на все другое времени у них не оставалось. Так вот, мы, люди на Солярии, в каком-то смысле эквивалентны спартанцам. У нас тоже есть свои илоты, с той только разницей, что наши илоты не человеческие существа, а машины. Поэтому мы можем не опасаться их, сколь бы они не превосходили нас количеством. И мы не должны осуждать себя на суровую военизированную жизнь. Вместо этого мы можем позволить себе заниматься искусствами и науками, подобно современникам спартанцев – афинянам…

– Однако как можно создавать произведения искусства, если ими не пользуется никто, кроме их творца? И разве все науки сводятся к роботехнике? – попытался было возразить Бейли.

Но Квемота остановить было трудно.

– Все человеческие цивилизации всегда пирамидальны, – продолжал он с энтузиазмом. – По мере возвышения вы видите все меньше людей вокруг себя и все больше возможностей для беззаботной счастливой жизни. Внизу скапливается всё большее число неимущих. И, помните, сколь бы обеспечены ни были нижние слои пирамиды, они всегда будут чувствовать себя обездоленными по сравнению с верхними слоями. Например, бедняки на Авроре в абсолютном смысле лучше живут, чем аристократы на Земле. Но беда в том, что они сравнивают себя ни с ними, а со своими собственными аристократами… Здесь лежит причина социального антагонизма, а также причина революционных восстаний. Отсюда – беды и неприятности человеческого общества на протяжении всей его истории. У нас на Солярии впервые в истории всё обстоит совершенно иначе. Мы создали новые социальные отношения, новое общество, где место неимущих занимают роботы. – Старый социолог удовлетворённо откинулся назад, на его лице играла ликующая улыбка.

Бейли кивнул.

– Вы уже опубликовали свои выводы? – спросил он.

– Ещё нет, – ответил Квемот с притворной небрежностью. – Кстати, это не первый мой вклад в сокровищницу науки и культуры.

– Вы только что сказали, сэр, что положение человека в вашем обществе определяется размерами его поместья. Значит, у вас нет равенства между людьми? И какие духовные ценности может создать общество, которое состоит только из отшельников?

– Посмотрите вокруг, вот они, эти ценности. Прежде чем стать социологом, я был скульптором. В этом зале, – он показал на статуи, – мои произведения. Разве они не прекрасны?

Бейли не без труда удержался от улыбки.

– Конечно, сэр, они отличаются от всего, что видел ранее.

– Ну вот видите. А музыка. После скульптуры я обратился к сочинительству музыкальных произведений. И, поверьте, они были не менее прекрасны. А потом, когда я начал стареть, Рикэн Дельмар, который всегда ратовал за прикладные науки, уговорил меня заняться социологией.

– Покойный Дельмар был вашим другом?

– В моём возрасте знаешь всех выдающихся граждан планеты, это естественно. Но мы с Дельмаром особенно часто вступали в контакт.

– А что за человек был Рикэн Дельмар? – спросил Бейли, и в его памяти неожиданно всплыло лицо Гладии Дельмар, такое, каким оно было при их последнем свидании, – гневное и прекрасное.

Квемот задумчиво посмотрел на детектива.

– Он был достойным человеком и хорошим солярианином, горячим приверженцем нашего общественного устройства. Это ясно видно хотя бы из того, что он добровольно занялся фетологией.

– Разве добровольная работа у вас – редкое явление?

– Да, обычно правительство назначает граждан на определённую работу. Ну, а уж фетология… Конечно, не много найдётся охотников на такую работу. Обычно люди назначались на какой-то определённый срок. Но Дельмар вызвался добровольно, по собственному желанию и на всю жизнь. Он сознавал, что нельзя поручить столь ответственное дело случайным людям, занимающимся им без особой охоты. Я бы не сумел поступить так, как он. Это было бы слишком большой жертвой с моей стороны. Впрочем, с его стороны жертва была не меньшей, так как он почти фанатически соблюдал правила личной гигиены.

– Извините меня, но я до сих пор не понял, в чём заключалась основная деятельность доктора Дельмара.

Дряблые щеки Квемота окрасились лёгким румянцем.